«Вы у меня первый...»

— Вы у меня начальный, — прошелестела она пересохшими губами и, мертво вздохнув, стесненно улыбнулась.

Часы над зеркалом бесстрастно отсчитывали времена, с улицы, сквозь приоткрытую форточку, докатывался гул проезжавших машин. Прижимая к груди смятую простыню, она взирала на меня светло-серыми буркалами с изнеженным любопытством.

На щеках ее выступил воздушный румянец, а над верхней губой неглуб/оким бисером блистали капельки следа.

«Вы у меня первый»... От неожиданности у меня перехватило дыхание. Неужели она взаправду это взговорила, или мне показалось?Ни одна баба не болтала мне этого. Никогда. И вот эта милая барышня тут, сейчас...

Только ныне я осмыслил, будто выдохся. Вытянув ноги, попытался расслабиться, однако сердце продолжало учащенно колотиться и пульс, обгоняя секунды, поспешно барабанил в висках: начальный, начальный, начальный... Нахлынули ненужные записки, запамятованные имена, стало капельку минорно. Оказывается, надобно было дожить до пятидесяти, дабы, наконец, встретиться ту, какая произнесет эти простые слова. Они прозвучали, будто журчание свежего ручья в знойный июльский девай, будто сладкоголосое пение сирены в бескрайней пустыне океана. Понимает ли это юная лицо, что они взговорила?Вряд ли. А впрочем, какое это владеет смысл?Душа моя ликовала.

Конечно же, я извинил ей все: и ее неопытность, и дикую позу в течение сорока минут, будящую судороги по всему телу, и поцарапанную шею, и вырванный клочок волос, и ядовитый, до головной валяйся, аромат грошовой парфюмерии. Все это ерунда. Я — начальный!

Почувствовав себя вновь молодым и большим, я потянулся и бойко восстал.

Деньги возложил па тумбочку у зеркала, и она, улыбнувшись, кивнула мне, истово складывая простыню. Выходя на улицу, я вновь услышал ее голос, он был уже абсолютно иным — зазвонистым и уверенным:

— Следующий, изволь. Как будем стричь?

— Вы у меня начальный, — прошелестела она пересохшими губами и, мертво вздохнув, стесненно улыбнулась. Часы над зеркалом бесстрастно отсчитывали времена, с улицы, сквозь приоткрытую форточку, докатывался гул проезжавших машин. Прижимая к груди смятую простыню, она взирала на меня светло-серыми буркалами с изнеженным любопытством. На щеках ее выступил воздушный румянец, а над верхней губой неглуб/оким бисером блистали капельки следа. «Вы у меня первый». От неожиданности у меня перехватило дыхание. Неужели она взаправду это взговорила, или мне показалось?Ни одна баба не болтала мне этого. Никогда. И вот эта милая барышня тут, сейчас. Только ныне я осмыслил, будто выдохся. Вытянув ноги, попытался расслабиться, однако сердце продолжало учащенно колотиться и пульс, обгоняя секунды, поспешно барабанил в висках: начальный, начальный, начальный. Нахлынули ненужные записки, запамятованные имена, стало капельку минорно. Оказывается, надобно было дожить до пятидесяти, дабы, наконец, встретиться ту, какая произнесет эти простые слова. Они прозвучали, будто журчание свежего ручья в знойный июльский девай, будто сладкоголосое пение сирены в бескрайней пустыне океана. Понимает ли это юная лицо, что они взговорила?Вряд ли. А впрочем, какое это владеет смысл?Душа моя ликовала. Конечно же, я извинил ей все: и ее неопытность, и дикую позу в течение сорока минут, будящую судороги по всему телу, и поцарапанную шею, и вырванный клочок волос, и ядовитый, до головной валяйся, аромат грошовой парфюмерии. Все это ерунда. Я — начальный! Почувствовав себя вновь молодым и большим, я потянулся и бойко восстал. Деньги возложил па тумбочку у зеркала, и она, улыбнувшись, кивнула мне, истово складывая простыню. Выходя на улицу, я вновь услышал ее голос, он был уже абсолютно иным — зазвонистым и уверенным: — Следующий, изволь. Как будем стричь?